Дикари, их быт и нравы - Страница 36

Ветры шумели, падал дождь,
Бедный белый человек, такой усталый и слабый,
Сел под сенью нашего дерева!
У него нет жены, которая бы намолола для него зерна,
Нет матери, которая наполнила бы ему чашку молоком.

Так запевал один голос, а остальные подхватывали затем хором:

О, окажите милосердие белому человеку,
Ни жена ни мать не заботятся о бедном.

Чем содержательнее становилась хоровая песнь дикаря, тем больше выделялись среди прочих искусные запевалы, умевшие сложить на всякий случай складную песню. Так появляются у дикарей особенные «певцы», поэты. Они слагают песни уже не только для себя, а для всего племени. Они учатся друг у друга, перенимая удачные выражения и красивые мелодии, совершенствуются в умении подбирать звучный стих, меткое слово и картинное сравнение. И тогда поэтическое творчество становится особым занятием среди прочих, которому посвящают себя немногие избранники.

Такого развития достигла поэзия у островитян Великого океана. Они выработали у себя настоящий несенный язык, богатый картинными сравнениями. Конец жизни— смерть сравнивается в их песнях с захождением солнца. Невежество они называют «ночью ума». Скромность они обозначают тем же словом, которым называется у них вечерний мягкий свет. Свертывание парусов сравнивается у них с складыванием крыльев.

Поэтический талант островитяне считают даром свыше. Их поэты рассказывают, что во сне они были перенесены в «призрачный мир, где божественные существа научили их песне». На островах Тонга они удалялись в уединенные величественные местности, чтобы там сложить свои песни. Они любили природу и воспевали ее красоту. Вот одно из их поэтических произведений (в переводе оно, конечно, потеряло свой размер):

«Пойдем в Лику полюбоваться заходом солнца.
Послушаем там пение птиц и воркование голубя.
Там, на склонах, мы нарвем цветов и сплетем венки…
Стоя неподвижно на склоне, затаив дыхание, вперим взоры вниз в даль моря и глубину его.
Моя душа возвышается, когда я созерцаю в глубине прибой волн, напрасно пытающихся пробить твердую скалу.
О, насколько счастливее чувствуешь себя здесь, чем в селении!
Но уж вечер, пора идти домой.
Чу! Доносятся звуки песен!
Не готовятся ли то наши к ночному поминальному танцу на могилах в Танее?
Так идем же!
Как не вспомнить счастливых времен, когда война не разорила еще нашей страны!
Горе! Страшная вещь — война!
Посмотрите: опустошена страна и беспощадно избиты сотни людей.
Без крова остались вожди.
Довольно же нам предаваться мечтаниям!
Война в нашей стране!
Страна Фиджи пришла с войной в нашу страну Тонга!
Теперь и мы должны сделать, как они».

Имеет и Африка своих певцов. Они бродят по стране, причудливо наряженные, и, наигрывая на струнном инструменте, поют свои песни и передают нараспев рассказы о своих путешествиях и приключениях. Их всюду встречают почет и уважение, и даже во время войны они безбоязненно могут передвигаться по всей стране — их никто не тронет. У них сложился свой песенный язык, о происхождении которого они рассказывают следующую прекрасную легенду:

«Великий дух, создав человека, стал говорить на странном языке — цветистом и картинном. Никто не мог его понять. Люди приняли его за безумца и бросили в море. Одна рыба проглотила его. Рыбак, поймав эту рыбу и съев ее, тоже заговорил чудесным языком. Он был побит камнями и зарыт глубоко. Ветер пустыни раскрыл его могилу и занес несколько пылинок его праха на охотника. И охотник заговорил тогда таинственным языком о неведомых предметах. Люди испугались, убили охотника. Они растерли его тело в порошок, такой же мелкий, как песок пустыни, и развеяли его по ветру. Один человек, который играл на струне, натянутой на тыкве, вдохнул несколько песчинок праха охотника. И тотчас же он запел подобно струне, и его песнь заставила всех плакать. Из жалости его оставили жить. Так с тех пор певца жалеют всюду».

Как и хоровая песня, так постепенно складывались у дикарей их сказки, сказания, басни, пословицы.

Что бы ни бросилось в глаза дикарю в окружающем его мире, у него живо складывается какое-нибудь своеобразное объяснение того, что он видит. Незатейливая сказка готова в его воображении, и он рассказывает ее своим родичам, когда вечером все соберутся вокруг ярких костров. Если его сказка покажется удачной, ее рассказывают вновь и вновь, по прихоти изменяя и дополняя ее. И так она подчас переживает своего творца и передается от отца к сыну.

Сказки, которые европейцам удалось слышать в диких странах, иной раз бывают столь же бессмыслены и несвязны, как те, что сочиняют наши дети. Но наряду с такими неудачными, у дикарей есть и другие, которые не уступят нашим лучшим народным сказкам.

Среди сказок дикарей иные до поразительности схожи с теми, что мы привыкли слышать в детстве. В одной сказке негров-каффров рассказывается, например, как двое сирот-близнецов, брат с сестрой, убегают от своей злой мачехи. Как Ваня и Маша в нашей сказке, они спасаются при помощи хитрости. Во время бегства они перебираются через реку, благодаря услугам белого селезня.

Есть у дикарей и свои героические сказания, воспевающие старину и подвиги чудесных предков. Бакаири в Бразилии рассказывают о том, как их родоначальники Кери и Каме дали людям основы общежития и поставили для их блага солнце на небо, чтобы оно светило и грело им.